о поводу комментариев В. Смирнова и Ю. Ицковича (редакции) к моей статье о риске в горах
 (читайте статью ЕЩЕ РАЗ О РИСКЕ, «РОМАНТИКАХ» И БЮРОКРАТАХ).

 В седьмом выпуске «Альпинистов Северной Столицы я опубликовал статью, посвященную проблеме риска в горах, где, в частности, коснулся опять и трагедии на пике Коммунизма в 1977 году. На этот раз за моей статьей последовало два комментария участников того восхождения – Юрия Ицковича, члена редакции сборника с которым я полемизирую по вопросам отношения к горам и риску при восхождениях, и Владимира Смирнова. И мне хотелось бы кое-что ответить моим критикам, особенно Владимиру Смирнову, который выступил в сборнике впервые.

Комментарий непосредственных участников описываемых и обсуждаемых событий всегда интересен и важен. Поэтому спасибо Смирнову, но, по-моему, он кое в чем не совсем прав, критикуя написанное мной. Я могу согласиться лишь с одним обвинением Смирнова в мой адрес – в излишней эмоциональности, которую он называет злостью по отношению к Владимиру Ицковичу. Я не дипломат, к сожалению. Некоторые мои слова в его адрес продиктованы эмоциями, но суть претензий к его поведению тогда это не меняет. Почему к нему в первую очередь? Потому, что он был руководителем того восхождения, и на нем лежала главная ответственность. И то, что это была дружная команда, дела не меняет. А вообще то, что я написал, относится не столько к поведению Ицковичей тогда, сколько к тому, что писал Юрий Ицкович в АСС уже в недавнее время как о тех так и о других событиях и альпинизме и туризме вообще.

Владимира Ицковича уже нет, и он после той аварии сменил стиль жизни на более соответствующий, как мне кажется, его натуре, его типу личности. И поступил правильно, ответив не словами, а своими действиями на вопросы, поднятые той аварией. Таким людям, как он и тот же Космачев, для удовлетворения своих внутренних потребностей лучше действовать в одиночку, максимум вдвоем с подобным себе, напарником-фанатиком. Владимир это понял и осуществил, за что ему честь и хвала, а Космачев – нет. Хотя, возможно первый звонок, тогда на Птыше, был для Космачева слишком слаб – подумаешь, руку сломал участник, зато двое забежали на вершину, когда никто больше туда в тот день не пошел, - а после гибели Мышляева, возможно, и он сменил как-то свой взгляд на жизнь – я не знаю.

Смирнов сам впал в грех зла (излишней эмоциональности, я бы сказал), приписываемый им мне, назвав меня сторонним наблюдателем, подобным зрителю на стадионе, потягивающему пиво из банки. Я, конечно, не был участником того восхождения, но сам я восходитель, был участником экспедиции по поиску тел погибших, и информацию обо всем получил не из каких-то слухов, а от начальника этой экспедиции Ивана Благово, который меня и пригласил в нее, как родственника погибшей Лены и опытного альпиниста. Никакой другой информации я не имел. Благово, конечно, тоже не был участником того похода, но он был членом коллектива, в котором разбирался этот несчастный случай.

Кстати, чтобы понять причины такого печального конца восхождения, и уцелевшим участникам полезно попытаться взглянуть на себя и своих товарищей со стороны. Хотя бы через 2-3 десятка лет. Именно это я пытался довести до сознания Юрия и других своих оппонентов и в первой статье о пике Коммунизма, и в последней о риске вообще. Не только «игроки» и «зрители» по-разному оценивают одни и те же события, но и сами игроки. Более того, почти всегда заметно меняются оценки и у одного и того же «игрока» по прошествии времени, необходимого для спокойного осмысления всего.

 Конечно, в альпинизме и туризме всегда есть риск, и всегда бывают ошибки. И у меня их было достаточно. В 1960 году я падал вдвоем с Литваком с гребня Джанги-Тау в сторону Безенгийского ледника примерно 250 метров, по похожему, но чуть более страшному склону, чем у Лены и Юрия на пике Коммунизма. В полете, зная откуда и куда лечу, я успел про себя распрощаться с жизнью, удивляясь лишь тому, что продолжаю что-то ощущать, и уцелел лишь чудом, сумев остановиться в нескольких метрах от нависающего стометрового края-откола висячего ледничка. Погибших и покалеченных там не было – очень повезло, но я не горжусь, а стыжусь этого события, я мог и должен был избежать того падения. И главную вину я признаю за собой, так как я был там старшим и более опытным (совсем не намного), хотя первый сорвался и сдернул меня Литвак. На следующий год мы спускали по гребню Коштан-Тау в бессознательном состоянии, заболевшую пневмонией Люсю Самодурову. Мы успели спустить ее, но бывший тоже в наше группе врач Юра Шевченко, который ее и спас непрерывными уколами, антибиотиками и стимуляторами, потом много лет не мог простить себе, что он не заметил во-время ее состояния и позволил ей добраться до вершины, не завернул всех назад. Да, болезнь - это случай, не повезло. Но в горах 99 процентов несчастных случаев не фатальны, а – следствие тех или иных ошибок, и могли бы быть предотвращены.

Вот это и есть, наверное, единственная моя претензия к Юрию Ицковичу: что он оказался в данном случае неспособен к самокритике, неспособен, даже через много лет, проанализировать и попытаться понять свои и брата ошибки тогда и покаяться в них. Может быть это кому-то помогло бы их не повторить. Да, я, возможно, делю восходителей на «черных» и «белых», если хотите (это мне инкриминирует Смирнов). «Черные» - это восходители, неспособные признавать свои ошибки и учиться на них и учить этому других. Но я верю, что большая часть «черных» еще могут превратиться в «белых», и Юрий Ицкович в том числе. Но надо бы, чтобы это происходило во-время, прежде, чем….

Вообще – забавно! Меня укоряют в «постыдной» правильности! Как отличника в школе его разгильдяи-товарищи. А 50 лет назад меня с друзьями не на много старшие товарищи – Саввон, Павлова с компанией - публично обвиняли в опасном авантюризме, который неминуемо приведет к авариям. Я не родился «правильным», но общение с горами и с людьми в них воспитывало меня. То, что Смирнов называет «правильностью» (с отрицательным оттенком), я называю уважением к горам и к своим товарищам. Необходимость думать и анализировать свои действия, пытаться предусматривать результаты вытекает именно из такого уважения, а не из бюрократического желания, чтобы все было поглаже. Восходителю, который не учится уважать горы, не эволюционирует в сторону «правильности», лучше оставить восхождения, а если ходить – то в одиночку.

Насчет хвастовства Ицковичей, я, наверное, не совсем прав. Тут, видимо, дело в примечаниях редакции, которая требует и сообщает сведения об авторах (и это правильно). И о моей докторской степени упоминает редакция, запросившая у меня в свое время анкету, а об Ицковиче, например, сообщается не только, что он кандидат технических наук, но и точное количество полученных им патентов на изобретения (слава Богу, у меня не запрашивали сведения о моих печатных публикациях). За это я не думаю обвинять Ицковича в хвастовстве – он тут не причем.

Кстати, я не просто доктор, а вулканолог, и моя научная работа связана с горами и с изрядным риском. Четверо моих сотрудников трагически погибли во время работы на извержениях. Так что моя научная работа тоже дает мне и материал и право обсуждать проблему риска в горах.

Очень странными мне кажутся замечания Ю. Ицковича. Как он сумел увидеть ёрничание в моих словах о том, что он пытался задержать Лену, схватив за шиворот? А как иначе можно задержать падающего, когда идут развязанные? За шиворот, или за рюкзак. В давние времена я именно так задержал свою поскользнувшуюся жену на крутом снежнике, догнав ее глиссером. (Конечно, на пике Коммунизма такое было не возможно).

И насчет трагически нелепой гибели Владимира. Юрий, видимо, просто плохо знает русский язык. Цитирую толковый словарь русского языка Ожегова: «НЕЛЕПЫЙ. Не оправдываемый здравым смыслом, странный, несуразный». «Нелепо» не имеет ничего общего с «некрасиво», а тем более с «от водки и от простуд». К сожалению, нелепо гибнут многие, в том числе и замечательные и выдающиеся люди. Точно также трагически нелепо погибли выдающиеся альпинисты – мой лучший друг, мастер спорта международного класса, замечательный тренер Саша Колчин и его самый знаменитый ученик, альпинист №1 в России - Володя Балыбердин. Они были сбиты нарушившими правила автомобилями на дороге – один в Токсове, другой в Ленинграде. А Владимир Ицкович был сбит на стандартной лыжне случайным лыжником, тоже нарушившим правила, поехавшим против хода. Иначе, как нелепыми, все эти несчастные случаи назвать просто нельзя.

А в случае с гибелью Мышляева я и не думаю обвинять Космачева в «замышлении убийства» так же как и не думаю сердиться на комиссию, разбиравшую этот несчастный случай. И против выводов комиссии я не думаю возражать, а Юрий Ицкович пытается мне приписать совершено противоположное мнение. Прочтите Юрий Соломонович еще раз мою статью! Сержусь и обвиняю я совсем другую комиссию – ту, которая разбирала несчастный случай, произошедший в группе Космачева на 7 лет раньше - в 1956 году на Птыше, когда его участник не погиб, а ушиб голову и сломал руку. Тогда комиссия неправильно оценила вину Космачева и наказала его чересчур мягко и нелогично, оказав ему этим плохую услугу. И обвиняю я также товарищей-защитников, которые заявляли, что и это неоправданно мягкое наказание есть результат не вины Космачева, а происков «злобных завистников». Адекватное наказание и, главное, общее осуждение Космачева тогда не восстановило бы немедленно сломанную руку, но, возможно, помогло бы предотвратить гибель команды Мышляева. А правильная реакция (общественного мнения, прежде всего) после аварии 1963 года конечно не вернула бы к жизни погибших, но повлияла бы положительно на учеников и последователей Космачева и сохранила бы какие-то жизни в дальнейшем..

Вообще у меня возникает впечатление, что Юрий Ицкович как-то все время уходит от разговора «по сути», уклоняясь на детали и искажая их.

И не надо сваливать все на судьбу и провидение. У провидения почти всегда есть исполнители, и о том, чтобы не стать исполнителем, или помощником судьбы со знаком минус, надо думать. И думать самому. Конечно, безответственным фаталистам легче жить. Конечно, приятнее чаще вспоминать о хорошем. Но когда я думаю о дико и нелепо гибнущих в горах отчаянных юных туристах, я просто не могу спокойно, по-страусиному прятать голову в песок и смотреть, как умудренные опытом старшие товарищи провоцируют их на это, помогая судьбе.

  Гедель доказал свою теорему о неполноте, Квантовая механика утвердила положение о принципиальной недетерминированности микромира. Илья Пригожин и его школа создали теорию хаоса и самоорганизации материи. Все это имеет отношение к бытовому понятию «судьба», которое Юрий Ицкович переводит как «суд божий». А вот мудрейший из наших литературных героев – Козьма Прутков – относится к судьбе несколько конкретнее и приземленнее: «Не совсем понимаю: почему многие называют судьбу индейкою, а не какою-либо другою, более похожею на судьбу птицею?» Индейкою судьбу называют из-за рифмы: «судьба индейка – жизнь копейка!». Именно так ценят жизнь фаталисты, любящие ссылаться на судьбу. В свободном мире человек имеет право оценивать в копейку свою жизнь, но чужую – нет! К ней он не имеет права относиться бездумно. Среди альпинистов и туристов нет сознательных преступников, но, чтобы не стать убийцей по неосторожности, по недомыслию, нужно всегда думать, анализировать, делать выводы из любых неудач, а не надеяться на слепую судьбу. К чему и призываю.

Мой совет Смирнову: в разведку иди с тем, кого хорошо знаешь и кому доверяешь, но если хочешь выполнить свою задачу и остаться жить, никогда не противопоставляй умение быстро и точно импровизировать умению продумывать все, что можно, заранее, используя как свой, так и чужой опыт. 

 Ю. Слезин